ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ СССР ПО НАРОДНОМУ ОБРАЗОВАНИЮ

 

МОСКОВСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА, ОРДЕНА ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

И ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ

УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ М.В. ЛОМОНОСОВА

 

Специализированный совет (К.053.05.82)

по философским наукам

На правах рукописи

УДК I МИ

ЦАРЕВ Вадим Юрьевич

СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЕ ОСНОВАНИЯ "МАКЛЮЭНИЗМА"

Специальности 09.00.01 –

диалектический и исторический материализм

и 09.00.03 –

история философии

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата философских наук

Москва - 1989

 

 

 

 

I.. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДИССЕРТАЦИИ

Сегодня перестройка идет не только в советском обществе, перемены охватили весь мир. Это действительно вызов времени, и на него в политике, экономике, науках, в художественной культу­ре откликается новое мышление, которое "требует живого общения не только с единомышленниками, но и с людьми, представляющими другие взгляды, отличающиеся от наших и философски, и полити­чески"I)

Слитность планетарных интересов побуждает к конструктив­ности, открывает общечеловеческое там, где оно было скрыто "об­разом врага", устанавливает ракурсы для трезвого, цивилизован­ного соотнесения ценностей. По-новому освещая стержневые свой­ства социалистической самобытности, новое мышление взывает к преображенной идейности, тем более твердой в основаниях, чем больше гибкости явлено в ее обоснованиях.

Обновляется социальный заказ советским обществоведам, в том числе и тем, кто изучает общество буржуазное. Осваивать такой материал, который благоприятствует соединению накопленного опыта с новыми поисковыми приоритетами,- в решение этой общей задачи призвана внести свой частный вклад и представляемая работа.

Актуальность исследования. То, что в Оксфордском словаре английского языка названо «маклюэнизмом», громко заявило о себе четверть века назад. Почти десятилетие нет в живых человека, давшего этому явлению свое имя,- канадского англоязычного фило­софа, социолога, литературоведа Маршалла Херберта Маклюэна (I9II-I980). Но вот время, меняя перспективу и переставляя ак­центы, возвращает интерес к маклюэнизму, в котором идеи М.Мак­люэна слиты с их своеобразным путем в культуру и особой судьбою в ней. Одна из причин такого возвращения очевидна: Маклюэн не боялся пророчествовать (подтверждая при этом известную мысль, что предсказывать можно ае только будущее, но и прошлое, а при достаточной смелости даже настоящее), и некоторые его прорица­ния оказались на удивление злободневными именно сегодня, благо­даря чему Маклюэн из загадочного и тем самым внушавшего опасе­ния "электронного гуру" все больше превращается в надежного и

 

I) Горбачев М.С. Перестройка и новое мышление для нашей страны

и для всего мира.- Ж.: Политиздат, 1987.- с.156

-1

 

авторитетного «электронного Нострадамуса».

Возобладание зрительско-слушательского масскульта над чита­тельским и связанная с этим «новая неграмотность», инфантилизация взрослой культуры, преображенность, "экранизированность" воспитания и образования, ретроявления, парадоксально вызываемые новейшими формами коммуникации, сдвиги в общественном сознании и образе жизни под воздействием гибкого малосерийного производства, выпадение командно-административных рычагов из механизма социаль­ного управления,- все это в современной жизни западного общества (и некоторых развивающихся стран) так приближено к маклюэновским предсказаниям, что становится понятно, почему огромная "маклюэниана" после нескольких лет затишья опять быстро пополняется.

Маклюэнизм вновь на виду, и его отображение на одном идео­логическом фланге мирового гуманитарного сообщества встречает естественный отклик на другом, традиция отношения к Маклюэну, сложившаяся в советской литературе, получает продолжение. Как у всякое традиции, у нее есть сильные и не очень сильные стороны - временное расстояние и побуждает, и помогает пристальнее в них всмотреться.

Мы видим, что буржуазная цивилизация еще не изжила способ­ности к росту, и то, чем она для этого располагает, не обязатель­но бесполезно для саморазвития общества социалистического, поэто­му правомерен вопрос, главным образом и определяющий остроту из­бранной темы: какой конструктивный урок заключен в маклюэнизме, какую подсказку, какое предостережение мы обнаруживаем в нем для себя?

Разработанность проблематики диссертации. Наследие М. Маклюэна не обойдено вниманием советских исследователей. О нем писали Э.Араб-Оглы, В.Аверьяяов, Р.Борецкий, А.Волков, Н.Василенко, Г.Григорян, П.Гуревич, Ю.Давыдов, Ю.Каграманов, Е.Карцева, А.Ко­валев, Н.Козлова, Р.Копылова, В.Коробейников, И.Кравченко, А.Кукаркин, В.Лындин, С.Майзельс, А.Мидлер, С. Можнягун, В.Скиба, В.Терин, М.Туровская, 0.Феофанов, Б.Фирсов и др. Первые упомина­ния о Маклюэне в отечественной печати относятся к концу 60-х -началу 70—х годов, а самые свежие находим в публикациях 1988 го­да, в этом промежутке разные оттенки маклюэнизма рассматривались и диссертационно, и в отдельных статьях, были затронуты в моно­графиях по буржуазной культуре. В 1977-78 годах ИНИОН АН СССР выпустил двухчастный сборник, посвященный Маклюэну и его критикам.

 

-2

 

В результате массированного изучения сложился довольно емкий образ явления, определился его культурный масштаб, проясни­лись общественная природа и идеологическая задействованность, вместе с тем, с массированяостью связана и некая привычка оценки, в устойчивую тень которой попали немаловажные особенности маклюэновского феномена.

Во-первых, закрепилось обыкновение говорить о Маклюэне по пре­имуществу в связи с массовыми коммуникациями и массовой культу­рой. Такой подход идет от первых зарубежных статей и компендиу­мов на маклюэнозскую тему, истоки этой темы находятся однако в изначально далеких от проблем телеэкрана и художественного шир­потреба областях литературной критики и искусствознания, но как раз с этой стороны все еще нуждаются в более пристальном рас­смотрении.

Отсюда, во-вторых, не удовлетворена потребность предметного истолкования того, что прежде всего привнесено в маклюэнизм из элитной эс­тетической практики и что придало "лица необщее выражение" маклюэновским суждениям,- особой манеры речения, своеобразного стиля текстосложения.

В-третьих, поскольку стиль это человек, следует пригля­деться как к авторской позиции, обрамленной таким стилем, так и к личности автора, укрытой авторской позицией: откуда здесь игра скрытого и показного, жажда маскировки, влечение к загадке, которые возбуждают в пристальном читателе азарт разоблачений и одновременно требуют от него осмотрительности? В какой-то мере справедливо отно­сить к условиям-побудителям подобного "письма" (по Р.Барту) рен­овационные процессы (Ю.Давыдов), идеологический заказ (П.Гуревич), тенденцию мифотворчества (В.Терин), запросы масскульта (Г.Григорян, Н.Козлова и др.), но было бы опрометчиво находить у Маклюэна все те симптомы, которые им же самим и опи­саны, нельзя принять без оговорок и стойкие представления о нем как об апологете технократизма, оптимистическом пророке, като­лическом адепте.

Вот почему, в-четвертых, есть нужда, отраженная последними публикациями (в частности, В.Терина), внимание, уделенное извест­ным книгам Маклюэна, уравновесить вниманием к его многочислен­ным статьям: они содержат ключи ко многим загадкам, с их по­мощью можно поправить некоторые важные неточности, проследить изменчивость, а также и устойчивость маклюэновских взглядов.

 

-3

 

Цель работы - испытав привычные, примелькавшиеся черты мак­люэнизма тем, что называют «остранением», обновить видение этого культур-феномена,поддержать возвращащийся к нему интерес, доизвлечь из него долю той поучительности, которая ос­тается невостребованной.

Задачи работы:

- сосредоточение на непроясненных оттенках маклюэниама;

- реконструкция олицетворяемой М. Маклюэном схемы мышления, привязка ее деталей к подлинным источникам их происхождения,

- выявление механизма социализации элитной культуры;

- уточнение типологических оценок.

Теоретическая и методологическая основа исследования. Общесоциологическая концепция работы сложилась вокруг идеи К.Маркса о превращенных формах общественного сознания (о «товарном фети­шизме» в том числе). Ключом к пониманию антропологической сторо­ны маклюэнизма послужили известные по «Экономическо-философским рукописям 1844 г.» размышления о «теоретизирующих» чувствах.

Основой сопоставления маклюэнизма с массовой в элитной суб­культурами стала ленинская схема объяснения политизации идеетворчества.

Подход к изучению текстов задан советской литературоведчес­кой традицией, воспринятой по таким образцам, как работы «фор­мальной школы» (прежде всего, раннего В.Б. Шкловского) с одной стороны, а с другой - классические труды М.М. Бахтина. Справедли­во отметить воздействие Тартусских «Трудов по знаковым системам".

Для понимания буржуазного духовного производства решающее значение имела статья М.К.Мамардашзили, Э.Ю.Соловьева, В.С.Швырева (Классика и современность: две эпохи в развитии буржуазной философии // Философия в современном мире. Философия в наука.-М.: Наука, 1972), без нее умственный настрой маклюэнизма остался бы непроясненным. Стремление приблизиться к уровню этой статьи более всего повлияло на поисковый тонус диссертации.

Работы С.С. Аверинцева, П.П. Гайденко, Л.Н. Гумилева, Ю.Н. Да­выдова, Б.Г. Кузнецова, Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц, А.В. Михайлова бы­ли и источником, и благим примером, многое подсказывая, помогая в сомнениях.

Манера изложения родилась в перекличке со стилистическими поисками А.В.Гулыги, Э.С. Соловьева, Л.Н. Гумилева, К.А. Свасьяна.

Судьбу предлагаемой работы нельзя отделить от перемен

 

-4

последних лет, ввиду ее очевидной близости духу нового мышления, принципы которого, первоначально воплотившись в заявлениях М.С.Горбачева, его книге, в статьях и выступлениях А.Н.Яковлева, Э.А.Шеварднадзе» затем были поддержаны XIX партконференцией, от­разились в дальнейших политических решениях и продолжают пере­делку нашей жизни.

Конкретные результаты исследования и их научная новизна.

1. Явление маклюэнизма рассмотрено не механически, а органически, представлено в виде противоречивой целостности несводи­мых друг к другу проявлений: личных взглядов М.Х.Маклюэна и декларированной им позиции, отклика со стороны носителей обыденно­го сознания и реакции носителей сознания теоретического. Органическое объяснение позволило указать не только внешнюю форму отношений между порою контрастными оттенками изучаемого явления, но и их внутренние, скрытые связи.

Новизною обладают выводы о принципиальной нетождественно­сти убеждений Маклюэна и его высказываний, о действии в совре­менной культуре сильных побудителей не к обнажению, а к укрытию мысли и о влечении общественного сознания к зашифрованным фор­мам выражения идей.

2. Реконструировано устройство мышления Маклюэна, его способ мыслить. Очерчена социально-культурная страта, которая воспитывает такой склад ума. Указаны прямые и опосредованные прообразы маклюэновского образа мысли: необарокко на уровне общей сти­листики, "аттичность" (Д.Донн) на уровне отдельного высказывания
и пикареск на уровне текстового синтеза.

Новизну имеют приводимые подтверждения смыслообразующего действия литературной формы, развернутая постановка пробле­мы стилистики и поэтики философствования.

3. Пересмотрены и дополнены сложившиеся типологические оценки маклюэнизма и сопутствующих ему культурных явлений. По­казано, что философия М.Маклюэна только внешне соотносима с поп- и контркультурами, что несправедливы подозрения на "философский популизм" Маклюэна, на его мессианизм и утопичность.

Новы и причисление социологии Маклюэна к традиции историчес­кого скептизма с характерной для него устремленностью к анти­утопии и определение лоялистической мировоззренческой направленности маклюэнизма через типологическую пару радикализм - лоялизм (первое означает установку на насильственное упрощение, второе - доверие сложному).

-5

 

4. Предлагается самостоятельная модель сопоставления раз­личных форы элитной культуры, в соответствии с чем разделяются элитностъ и элитарность, при этом маклюэнизм сближается с первым, а антагонистический ему научный "академизм" - со вторым. Выяснена на материале разных областей культуры большая привязка к подлинно элитной культуре "профанной" культуры интеллигент­ной части среднего класса по сравнению с "экспертной" культурой проникнутых сциентистской ограниченностью представителей нормальной науки.

Новизну содержит вывод о культурной и социальной необходи­мости элиты и о ее партнерстве со средним классом, который слу­жит защитой элитности в ее противостоянии с элитарностью.

5. Обновлен научный аппарат исследования, введены понятия "новативность " (так обозначается способность вырабатывать, ус­ваивать и нести в себе новый культурный материал), "гипокритика" (подразумевается намеренно превратное самовыражение), «лоялизм» и термин "культур-метафора" («культур-метафора» это многократно повторяемое остраняющее оп­ределение через ключевой образ, например,_Маклюэн называет "зер­калом заднего обзора" текущие события, которые открывают незамеченные или непонятные события прошлого).

Практическая значимость работы. Материал диссертации будет полезен в исследованиях по диалектическому и историческому ма­териализму, в историко-философских разработках, при изучении со­временной западной социальной философии, при культурологическом анализе. Содержание работы способно помочь составителям учебных пособий и лекционных курсов по философии, по истории и теории мировой культуры. Многое в тексте применимо в пропагандистской . и политико-просветительской деятельности.

Апробация основных результатов получена:

- на заседаниях кафедры философии МАДИ в феврале 1936 г., предметной комиссии и кафедры философии Института повышения квалификации преподавателей общественных наук при МГУ им.М.В.Ло­моносова в октябре 1989 г., где диссертация обсуждалась и в каж­дом случае была рекомендована к защите;

- в спецкурсе по истории культуры, прочитанном слушателям ИПС при МГУ им. М.В.Ломоносова весной 1989 г.;

- в программе курса и лекциях по истории и теории мировой культуры в Московском автомобильно-:дорожном институте;

- в методических публикациях диссертанта, в проводимых им

 

-6

 

 

- в докладах на ежегодных научно-методических и научно-ис­следовательских конференциях МАДИ;

- в выступлениях на страницах многотиражной газеты МАДИ "За автомобильно-дорожные кадры".

Структура работы. Текст диссертации состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

 

2. СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении дана общая характеристика диссертации. Обосно­вывается актуальность и оценена степень изученности ее тематики, определены цель и задачи исследования, очерчены его теоретико-мегодолсгическая основа, научная новизна и практическая значи­мость, сообщается об апробации результатов работы.

В первой главе, "Маклюэнизм как проблема критики", самой ко­роткой и лишенной рубрикации, обсуждается, насколько нужна и как возможна взвешенная оценка маклюэновского наследия.

Бродильным началом маклюэнизма оказались так называемые "пробы" М.Х.Маклюэна, непривычные для широкого читателя и, тем не менее, выбранные им - как средство самовыражения - из многого другого. Какие вкусы определи­ли это предпочтение? Как выработались эти вкусы? Что отвечало им в маклюэновских текстах?

Гуманитарный текст обществоведческого направления всегда имеет идеологический и манипуляционый эффект, прямо связанный со степенью внедрения этого текста в общественное сознание. С этой точки зрения, в современном типографическом безбрежьи кни­ги, принимаемые толпами непосвященных, социально не менее весо­мы, чем те, что поняты кучкою посвященных. Маклюэн научился об­ращаться к ценителям через головы профанов, но в обязатель­ном присутствии невежд при разговоре со знатоками. В таком самовыражении, как бы рикошетящем от публичного простодушия, и заключены истоки гипо-критического мыслевыражения Маклюэна, его литературного "лу­кавства", у которого немало провозвестий в европейской словес­ности - от Вольтера до О.Хаксли. Эссе Маклюэна не требуют по­средничества знатоков. По отношению к маклюэнизму можно ска­зать, что именно "поверхностность" дилетантов вызвала "глубо­кие оценки "экспертов". Маклюэн называл такое эндохтонной

 

-7

 

причинностью.

Исследуя привлекательность литературных качеств маклюэниз­ма для массовой публики, сталкиваешься с тем, что М.М. Бахтиным названо "общей эстетикой" культуры, которая проявляется в единой поэтике, сближающей все виды современного словотворчества. И в философской литературе, как в художественной прозе, отвергается "повествовательностъ", поднят бунт против коренной заповеди по­ложительной науки: выражаться обесцвеченным и спрямленным язы­ком. Стремление высказаться через литературное средство потесне­но желанием выказать литературное средство через едва ли не лю­бое подходящее высказывание. "Средство есть сообщение",- говорил М. Маклюэн, главные писательские приемы которого - остранение (подача привычного в неожиданном ракурсе) и имитация (в музы­кальном смысле - как повторение в различном материале одной и той же темы).

Литературная форма искажает содержание маклюэнизма, но ис­кажает как гримаса, которая способна передать состояние лучше, чем спокойная соразмерность черт. Важно понять, почему эти ис­кажения массовое сознание тиражирует единообразно и одновремен­но, стать же одновременно и единообразно переискажая их. Масшта­бы этого явления, занятое им место в культуре, его общественное влияние говорят об мощных глубинных подвижках духовного произ­водства, которыми оно порождено. Вот почему понять маклюэнизм значит близко подойти к общим тайнам современной буржуазной культуры.

Меж тем, судьба маклюэнизма во многом предопределена лич­ной судьбой знаменитого канадца. По мысли О. Шпенглера, стиль задает человеку его судьбу, однако и судьба пестует стиль. Писа­тельский стиль Маклюэна отразил многие обстоятельства его жиз­ни: и шотландско-ирландское происхождение, и увлечение в сту­денческие годы историей техники, и блестящее филологическое об­разование вплоть до аспирантуры в старейшем Тринити-Холл-колледже Кембриджа, и штудирование барочной литературы (Т.Нэш) в параллель с необарочной прозой (Д.Мередит), и переход из протестанства в католичество, и долголетнее пребывание в сильном своей неотомистской медиевистикой колледже Св..Михаила Торонтско­го университета, и редактирование элитарного журнала "Иксплорейшн мэгэзин", и сравнительно поздний дебют первой книги («Механическая невеста», 1951 г.), и позднюю всемирную славу.

-8

 

 

Манлюэн написал свыше 150 статей и два десятка книг. Статьи были наиболее регулярной формой его публикаций вплоть до пред­последнего года жизни. Именно в последних статьях достроено то, что можно с осторожностью назвать философской системой.

«Эффект Маклюэна» основан на тождестве или созвучности его творческих черт с социально-культурными качествами ангажировав­шего его общества. Зто ангажирование часто было непрямым, "пре­вращенным", почему и нельзя судить о нем только по внешним и разрозненным высказываниям, но необходимо найти единую струк­турную основу, в которой сливаются и маклюэновская текстовая манера, и стиль современной западной культуры, где маклюэнизм открывается на фоне социально-политической действительности.

Вторая глава диссертации, "Маклюэнизм между полюсов об­щественного сознания", разделена на два параграфа. Ее сквозная проблема - отношения между тем, что принято считать противопо­ложностями, между обыденным и научным сознанием. Силовое поле вокруг этих полярностей как бы намагничивает маклюэнизм, однако он избирает направление в сторону от той и от другой.

Параграф первый, "Социальный и социально-психологический горизонты маклюэнизма", трактует взаимоотношения маклюэнизма с его политическим, идеологическим и социально-экономическим фо­ном, преломленным обыденным сознанием.

Общественное брожение вокруг идей М.Маклюэна заключает в себе поздние отголоски того, что М.Вебером было названо духом капитализма. Мировоззренческая основа маклюэновского социально­го проекта возникла на пересечении "протестантской этики" и ре­визованной социологической доктрины католицизма. Фетишизация общественного уклада, заключенная в этих двух источниках, нало­жившись на фетишизированные формы обыденного и теоретического сознания, в конечном счете и определила образ,или "имидж", маклюэнизма.

Социальные предположения М.Маклюэна перекликаются с постав­ленными М.Вебером проблемами, тем более, что некоторые из них отвечают обстоятельствам жизни самого Маклюэна. Перейдя из протестантства в католичество, своею индивидуальной судьбою связав два религиозных начала, М.Маклюэн словно в ответ на веберовские противопоставления строит особую картину мира, соци­ализированный космос, где на огромном пространстве единой "всемирной деревни" наоборотно воссоздается

-9

средневековый католический мир, исподволь вступающий в насыщенное событиями "протестантское" время. Пониманию феномена маклюэнизма способствует и известное веберовское рассуждение о превратностях капитализма, которые вы­рабатывают в человеке превратный строй дуии. Психологику, пост­роенную на перверзивных реакциях, Маклюэн учитывал и даже рас­считывал на нее, находя, что она отражает парадоксы обществен­ного развития, которое именно своими парадоксами защищает "малых сих". Одна из самых гипокритичных маклюэнозских книг "Война и мир во всемирной деревне" (выражение "всемирная деревня" с лег­кой руки

Маклюэна вошло в повсеместный обиход) обещает наступ­ление "нового палеолита", куда легче других войдут те, кто более других обделены благами нынешней цивилизации: люди дописьменных культур, аграрных стран, расовые меньшинства. Б отличие от Нагор­ной проповеди, "нищим духом" посулено царство земное, а не не­бесное.

Но Маклюэну не хватает христовой кротости, в его описании «прошлобудущего» проглядывает раздражение, чувствуется недобро­желательная зоркость к малопривлекательным подробностям грядущей жизни, вроде массовой тяги к самордурманиванию или китчевой деградации искусства. Не хуля и не поучая людей, которых исто­рия выдвигает, по его мнению, на авансцену, Маклюэн уходит от элитарного мессианизма, оставаясь убежденным, хотя и не афиши­рующим себя злитистом (диссертант под элитарностью, элитариз­мом понимает стремление к групповому обособлению на основе ложного или искусственного превосходства, а под злитностъю и элитизмом – соответственно принадлежность к группам предельных культурных дости­жений и позицию в их поддержку). Маклюзнизм не осуждает неэлит­ного человека, однако и ничего ему не прощает, солью же земли представлен им художник, по-детски непосредственный, стоически непредвзятый открыватель новых путей.

При близком рассмотрении пресловутая маклюэновская "уто­пичность" печальнымм профетизмом напоминает об 0.Шпенглере и оборачивается антиутопией, сравнимой по горечи с хакслиевской в "Смелом новом мире". Оглядчивого отношения социология Маклюэна требует еще и потому, что некоторые из обрисованных ею с инфернальным благодушием черт западного образа жизни со­хранились ныне только на Востоке. В "Механической невесте" подмечено характерное для обыденного сознания 50-х годов поч­ти эротическое отношение к автомобилю. Привлекательность, как

-10

известно, находится в обратном отношении с доступностью, поэтому понятно, где в конце годов 80-х общественные условия больше бла­гоприятствуют любви к "механическим невестам".

Второй параграф, "Переходя пределы научности. Теоретический горизонт маклюэнизма", посвящен идейным истокам взглядов Маклюэна. Общие закономерности идеетворчества поданы в двух ракурсах: через противостояние радикализма и лоялизма и в связи с кризисом сциентизма. В разделе сведены вместе проблемы, которые отечественная научная традиция закрепляет отдельно за историей философии и за диалек­тическим материализмом.

Классиком идейного радикализма предстает Платон, в таком смысле радикализм это еще одна "линия Платона". Радикализм реши­тельно противостоит усложнению культуры, устремляясь либо к "естественной" простоте прошлого, либо к управляемому, искусст­венно организованному будущему. Во всех случаях он проникнут явственным тоталитаристким настроем и выдвигает в противовес новативности ритуальность.

Радикалистское сознание противоречиво, в конечном счете оно содействует усилению всего, с чем борется. Присутствуя в разных проявлениях культуры, радикализм с особой силой заявляет о себе социальным доктринерством, которым и отличается от своей противоположности, лоялизма.

Лоялизм открыт к подвижкам культуры, пронизан влечением к новизне, доверчив к изменениям, если они постепенны и "естест­венны". Революции, насильственные нарушения хода событий, вос­принимаются лоялистским мышлением как "фурии исчезновения" (Гегель). Пока нет насилия над установленным порядком – «что ни делается, все к лучшему в этом лучшем из миров» ("вольтери-зованный" Лейбниц), отсюда большая озабоченность средствами, чем целями: для лоялизма воистину "движение все, а конечная цель ничто".

В пределах лоялистической схематики общество видится как самоуправляющийся и не подлежащий руководству организм, кото­рый не выносит перекройки и любой другой социальной хирургии. Управление организмом культуры лоялистическому сознанию кажется возможным только по границе целостности, вторжение внешней силы в отдельный процесс рассматривается как деструкция. На политико-идеологическом уровне лоялизм стоит за приватность в противо­вес коллективности и за развенчание централизации (лозунг мак-

-II

люэновского лоялизма: "Администрацию - в осадок"). Теоретизиру­ющий лоялизм тяготеет к феноменологии, герменевтике или герметизму, его антропология утверждает взаимную уподобленность при­роды и человека. Лоялизму соответствует неоконсерватизм, "но­вая охранительность", направленная на поддержание общественной системы в целом за счет постоянного обновления всех ее частей. Лозунг лоялизма: "Постоянство в обновлении".

Маклюэн, видимо осознавал свою приверженность лоялизму, выразил ее повторяющейся культур-метафорой, построенной на обра­зе из новеллы Э.А.По "Низвержение в Мальстрем", где герой спа­сается от гибели, отдавшись стихии гигантского водоворота.

Лоялистическое стремление встать над схваткой затрудняет простую и четкую классификацию идейного строя маклюэнизма. Маклюэн к "субъективному" Канту относится теплее, чем к "объектив­ному" Гегелю. Он недоверчив к монизму, в том числе и официаль­но-католическому. Маркс и Энгельс, по его словам, отказавшись от понимания материи как чистой сущности, продолжали видеть в материализме сущность всех наук, поэтому их онтология ничего не привносит по сравнению с натурфилософией древних греков. Но ка­ким бы ни было отношение маклюэнизма к диалектическому материа­лизму, склонность Мднлюэна к парадоксальному мыслевыражению, речевой диалектике отмечена всеми, и не случайно среди наибо­лее им пестуемых тем обнаруживается тема "средств", материаль­ных носителей культурных процессов.

Но в этом случае дело не сводится только к "речевой диалектике". В маклюэновской антропоцентристской космогонии сливаются "объективность" и "субъективность", когда коммуникации со световой скоростью вы­носят чувства человека вне его тела, продлевая их в бесконеч­ность. Получаемое чувствами ускорение преодолевает различия между своим и чужим, внутренним и внешним, противоположности сливаются. Это особая диалектика, когда "снимаются" не только различия, но и носители различий. Противоречия разрешаются в движении от "простого" к "сложному антитезису" (подобная -диадная - конструкция "синтеза через смешение" оспорена в "Не­мецкой идеологии").

Мистический космизм, еретический по сути, поскольку в центре его не католический Богочеловек, а неканонический Чело-векобог, помещает Маршалла Маклюэна в ряд с теми, кто на пере­сечении естественнической и гуманитарной традиций пытался

-12

обойти "сциентистское" различение материального и идеального созданием фантастических проектов Вселенной, в которой установ­лен континуум идей и вещей: Э.Геккелем, Р.Штайнером, Ф.Экштейном, мюнхенскими космистами, К.-Г.Юнгом, Г.И.Гюрджиевым, а так­же "славянскими мистиками" Д.Митриновичем, П.Деуновым, возвес­тившими гармонию со звездными ритмами, электрическое человекоподобие Земли и другие завлекательности. Несомненно воздействие Тейяра де Шардена, и особенно почитаемого торонтским гуру Уиндема Персивала Льюиса.

Все же для решающего противостояния сциентизму Маклюэн избрал не космос. Интересуясь экономикой и логикой, профессио­нально занимаясь чуть ли не всеми видами художественной изобразительности, он оказался в редком положении человека, охватившего общие горизонты культуры, осознавшего проблему, единую для математики и живописи, музыки и биологии, литературы и психологии, поззии и архитектуры. "Нормальному" специалисту нелегко догадаться о всеобщности своих затруднений: конспирируя против профанов, он конспирирует и против себя самого, а Маклюэн без препятствий выделяет действительно универсальный феномен "самообслуживания" культурного инструментария и видит: как восстание масс переро­дило общество, точно так же и культуру перерождает восстание ее средств. Это понимание пришло, когда классический рационализм, отсчиты­вающий свое время по "часам Ньютона" (этим выражением на Западе обозначают ньютоновскую "циферблатную" модель Вселенной), расстается со многими своими упованиями: на абсолютную строгость научных те­орий (невозможную, согласно Расселу, Уайтхеду, Геделю), на точность приборов (чье искажающее влияние на результаты исследо­ваний оказалось неустранимым), на "разумность" человеческой психики. Постепенно выясняется, что любой инструмент познания рано или поздно обнаруживает своенравие и отвлекает внимание исследо­вателя на самое себя.

Маклюэн сражался со сциентизмом не в одиночку, своеобразие маклюэновской позиции в ее исключительно высокой соборности, она опиралась на поддержку многих людей и многих идей. Книга Г.А.Инниса подсказала мысль о роли коммуникаций. Близостъ к группе пи­сателя и художника У.П.Льюиса выработала кругозор и художествен­ные вкусы. Льюисовский кружок и составом, и уровнем общения на­поминал известную Блумзберийскую группу, куда входили писатели (В.Вульф, Л.Стрейчи, Э.М.Форстер), философы (Б.Рассел), эконо­мисты (Д.М.Кейнс). В советской литературе еще недостаточно оце-

-13

нена культурная значимость творческих объединений такого типа.

Третья глава диссертации, "Истоки маклюэновского текстосложения", рассказывает о происхождении изобразительных приемов, которые предопределили судьбу маклюэнизма.

Текстовое своеобразие статей и книг Маклюэна бросается в глаза: почти каждая страница это мозаика из множества цитат, от­рывочных авторских суждений, иногда пространных, иногда сугубо лапидарных, шуток, каламбуров и вариаций на свои и чужие темы, кочующих от статьи к статье, от книги к книге, цитатничество настолько назойливо, что начинаешь подозревать в нем ироничес­кий отклик на требования академической добросовестности.

Чужие научные тексты включаются в корпус маклюэнизма до­вольно механически, без особой заботы о передаче общей логики первоисточника, тексты художественные используются гораздо бо­лее одушевленно, они часто задают направление мысли, вызывают интересные реплики, подстрекают к розыгрышам читателя. Если на­учность на маклюэновских страницах РАБОТАЕТ, то художественность на них ЖИВЕТ. Первый параграф главы очерчивает художественно-культурные привязки маклюэнизма, отсюда его название - "Художественные секре­ты М.Маклюэна".

Эстетический облик канадского философа как бы расщеплен на персональную и феноменальную составляющие: во-первых, он удовлетворитель своих вкусов, потребитель культуры, в этом смысле он "самостен" настолько, насколько потребности и их удов­летворение способны повлиять на личность человека; во-вторых, он производитель, передатчик культуры и ее "потребляемое". Пер­вое принадлежит одной эстетике, второе - другой, маклюэнизм эс­тетически разорван, и в этом его главная художественная тайна.

Маклюэнизм сближали с контркультурой, и не без поводов. О.Тоффлер рассказывал о внимании к Маклюэну в авангардистской художественной студии "Фэктори" Энди Уорола (Вархолы) и об ответ­ном интересе Маклюэна к авангардному бунтарству.

Да, в пробужденных Маклюэном порывах общественного созна­ния отразились, вероятно, и контркультурные настроения, но о контркультурности личных маклюэновских установок можно говорить только в смысловом ключе, употребленном одним из первых легализаторов понятия контркультуры Д.М.Ионгером, который подразуме­вал при этом культуру не противоположную традиционной, а допол­нительную к ней, как бы контрапунктную.

-14

Эстетика Маклюояа запечатлела то, что он называл "перекрест­ным опылением", взаимовлияние разных форм художественности. Осо­бое место было отведено музыке. Как и его современник Т.Адорно, Маклюэн уходит от повествовательного литературного стиля и, оглядызаясь на музыку, прибегает к "оркестрованному" письму, смысло­вой полифонии. Еще Т.С.Элиот настаивал на том, что в каждом тексте должно звучать несколько голосов, Маклюэн последовательно верен этому наставлению.

Г.Вельфлин предложил известное различение линейной и живо­писной изобразительности, которое, между прочим, поддерживал те­оретик литературной полифонии М.М.Бахтин. Хорошо зная Вельфлина, Маклюэн вполне сознательно отдает предпочтение газетной "живо­писности" перед книжной "линейностью", ссылаясь, впрочем, не на авторитеты, а на дух времени, воспитавший нового, некнижного чи­тателя, и приходится присмотреться к этим ссылкам сейчас, когда наша страна тоже перестает быть "самой читающей".

Живописность литературной манеры перекликается с интереса­ми Маклюэна в изобразительном искусстве. Он коллекционер картин и автор книги "Сквозь исчезающую точку. Пространство в живописи и поэзии", где много и глубоко говорится о П.Сезанне, что дало пищу предположениям о "сезаннизме" самого Маклюэна. Однако маклюэновская пространственная концепция, бесспорно артистичес­кая по происхождению, внушена все-таки не Сезанном, а опять же У.П. Льюисом. Эволюция Льюиса-художника характерна: от Сезанна к абстракционизму, к изобразительной идее "вортекса", объедини­тельного вихря, который устраняя контуры предметов, сливает вместе их формы (маклюэновское снятие через смешение, стало быть, имеет и художественную родословную).

Велико влияние на Маклюэна англо-американского элитного ли­тературоведения, в первую очередь, поэтов и критиков Т.С.Элиота и З.Паунда. Заголовок знаменитой маклюэновской книги "Постигая медиа: продолжения человека" возможно заключает в себе память об одном из последних выступлений Элиота "Критикуя критику". Близость к линии Элиота-Паунда в маклюэновском критическом на­следии подтверждается прочным интересом к символическому началу искусства и литературы.

Символизация в широком понимании означает придание тексту дополнительных значений, примысливание нового содержания к ста­рой форме, благодаря чему выражаемые текстом авторские позиции

-15

глубоко замаскировываются, это дополнительно усиливает неотде­лимый от символизма "пафос сложности". Именно так, в замаскиро­ванной и намеренно прихотливой форме в зеркале маклюэнизма отра­зились гипотеза языковой относительности Б.Л.Уорфа, мысли о бес­конечности Б.Паскаля, вихри Декарта, идеи А.Бергсона. Особенно часто приходится сталкиваться со своеобразным пентаменто (так в живописи называют постепенное проступание изображения сквозь позже нанесенный кра­сочный слой), когда, например Гегель "проступает" сквозь Шпенг­лера, а Бергсон - сквозь Элиота, Льюиса, Джойса. Картина мира Бергсона не вмещает будущего, прошлое в ней как бы выдавливает из "нынешнего" настоящего "последующее" настоящее, на этот дефи­цит будущего Маклюэн находит ответ, обходясь, впрочем, без упо­минания Бергсона: в маклюэновском космосе настоящее со световой скоростью нагоняет грядущее, проблема будущего улаживается.

У Бергсона язык разворачивает время в пространственную фор­му, в мгновение. Вместилище этого разворачивания, горизонт опредмечивания времени - сознание, причем, сознание отдельное, индивидуальное; собственно временную природу время обретает в коллективном бессознательном вне рамок языка и в направлении, показываемом "жизненным порывом". Прогноз Бергсона относительно будущего оптимистичен, но это, как видим, буквально показной, то-есть, «без показа не действительный» оптимизм. Маклюэн куда ре­шительнее, в его версии, высказанной почти бергсоновскими сло­вами, будущее не зависит от такого условия, как правильно пока­занная направленность событий, оно является по вызову и требо­ванию настоящего, которое выхватывает его из небытия, благода­ря световым скоростям. Тоже оптимистическая футурология, но оптимизм здесь не "показной", а требовательный, "приказной".

Требование "будущего сегодня же" не означает веры в его благодатность. Маклюэн предсказывает мир, устроенный как всепла­нетная деревня, где индивидуальности растворены в электронном "трибалистическом" единстве. На первый взгляд - утопия, проник­нутая упованием на чудесную силу коммуникаций, но дополнительные детали постепенно ломают первое впечатление, и видишь настороженность к будущему, раздражение его стадным благополучием: утопия оказы­вается антиутопией.

Художественные средства не открывают подлинного лица Маклюэна, но броско и завлекательно скрывают его.

-16

Во втором параграфе, "Причины и следствия литературной "ма­неры", рассматривается взаимовлияние фермы и содержания маклюэ-новских текстов.

Писательский почерк Маклюэна сложился внутри традиции, раз­литой во многих областях культуры с конца (средины) ХУI столетия. Симпати­зируя барокко, он предпочел барочную прихотливость линейной по­вествовательное, связывая последнюю с явно не жалуемым им механи­цизмом Просвещения. Для него важнее не твердая прямолинейность, но гибкая изворотливость, в его глазах поэзия побеждает ученость, У.Блейк, вырываясь из-под власти "прямого взгляда, Ньютонова сна" (слова поэта), лучше отвечает на вызов небесной механики, чем сам И.Ньютон. Не только среди поэтов, но и среди ученых Маклюэну ближе те, чей мыслительный стиль созвучен барочной эстети­ке, особенно сильна перекличка с Р.Декартом и Д.Вико.

Маклюэкизм как бы вписан в историке—социологическую доктрину Джамбаттисты Вико, но словно бы повернут в ней на 180 градусов, от­торгая важный для Вико вопрос об истине и истинности (в мире, где "средства есть сообщения", истинно все, поскольку все совпадает с условиями своего существования) и обозначая как главную проблему истории запаздывание развития самосознания человека в сравнении с развитием условий человеческой.жизни. Получается, что в мерцающем свете маклюэнизма антикартезианец «викоизм» оказывается подтверждением декартовского исторического скептицизма. Но что за беда! Согласие противоречий только тешит барочный вкус Маклюэна.

Влечение к барокко заметно и в образном строе маклюэнизма, и в его проблематике, и в архитектонике. Некоторые сближения удивительны: у молодого Маклюэна есть работа о писателе-елизаветинце Т.Наше, авторе первого английского плутовского романа, а у Курта Воннегута в его обновивших жанр пикареска шедеврах, плутовстующий философ Килгор Траут не только знает о Маклюэне, но к ссылается на его авторитет.

Логика пикареска присутствует и в построениях самого Маклюэна(в этом он не одинок, по формуле одной из разновидностей плутовского ро­мана, «романа настиганий», сделана, например, набоковская "Лолита").

С необарочной живописностью выписав по заимствованным образцам "вихревую" картину мира, Маклюэн встраивает в нее свою именную онтологию, в которой человек "новой сбалансированной чувственности" вытеснил локковский "сосуд простых ощущений" и "человека-машину" Ламетри, а детерминизм уступил место симультанности, то есть одновременному сосуществованию причин и

-17

следствий. Получаемся так, что стилистика преображает причин­ность, но каковы причины самой стилистики? Среди поводов к ней и многолетнее изучение так называемого декадентства с его "модой на барокко" (выражение Д.С.Лихачева), и предпочтения референтно­го круга. Но любой перечень поводов не дает исчерпывающего объяс­нения, потому что форма мысли человека отражает всю полноту его жизненных обстоятельств. Сколь ни необычна стилистика маклюэнизма, она подтверждает тягостную для многих истину, что нет свободы от общества, в котором живешь.

Заключение подводит итоги исследования, выделяет его основ­ные результаты.

Содержание работы с достаточной полнотой отражено публика­циями диссертанта:

Специфика взаимодействия социального и эстетического в разви­тии европейской культуры//Из истории западно-еврспейской культуры.- М.: Издательство МГУ, 1979.- с. 146-158 (0,7 п.л.).

Социально-культурные основания "маклюэнизма"//Культура, образование, молодежь.- М.: 1988.- с.20-37 (I п.л.). Депони­ровано в ИНИОН АН СССР (деп. № 34865 от 25.07.88).