Интитут философии РАН, 21 сентября 2005 года

КУЛЬТУРА-МУЛЬТУРА и НАРОД-БЕГЕМОТ

 СВОБОДНОЕ СЛОВО. Интеллектуальная хроника. Альманах 2005/2006.-

М: Русский путь, 2006.- с. 122-127

Древние смотрели в корень и умели предрекать. Раскроем "Книгу Иова". Иов очень не советует насыкаться с голыми руками на зверя с неприступными двойными челюстями, у которого сердце твёрдо как камень и жёстко как нижний жернов, у которого мясистые части не дрожат совершенно, зато от чихания которого показывается свет, глаза у которого как ресницы зари.

Железо сие светоносное существо почитает за солому, цветные металлы за гнилое дерево. Существо кипятит пучину как котёл и выпаривает море до состояния геля, превращая воду в кипящую мазь. Оно оставляет за собой светящуюся стезю. Нет на свете подобного ему, оно сотворено бесстрашным, и на всё высокое смотрит смело, как через ситечко, поэтому оно царит над всеми сынами гордости. Когда оно приподымается, силачи теряются от ужаса: под ним острые камни, и оно на острых камнях лежит в грязи. (Иов, 41).

Описываемое так чудо ветхозаветная юдо-натуралистика (Иов с Исайей) для отвода глаз называла левиафаном либо бегемотом, но мы-то с вами сообразно перечисленным признакам понимаем, что речь шла не о чём ином, как о нашем же с вами российском народе. А чудо в том и заключается, что народ наш уже не стелется по поверхности, он приподымается над родной каменистой грязцой, он перестаёт скрываться и начинает являться. Мы присутствуем при явлении российского народа самому себе.

Мы конкретно присутствуем при спуске Левиафана на воду. Именно так наш народ нынче и спускается: вместе с ильямуромцевской каменкою сразу в воду без броду и напрямки к бутерброду. То-бишь, к телевизору. Культуру высоких достижений дополняет культура лежачих положений. Заметим, дополняет, а не наполняет, не пополняет и не подменяет. Те, кто с детской наивностью продолжают обогащать народную творожную массу изюмом по своему вкусу и распорядку – растерялись: на Руси народ в массе своей тянет в рот и своё, и чужое, но всё пережёвывает не по чужому научению, а по своему хотению и своему умению.

Что же наличествовало в истории до всенародной ходки в морские чудовища? А то же, что и всегда. Люди жили и знали: будет день, будет и пища, в том числе и духовная. И так оно и было. Доброхоты учили народ духовно питаться, при этом одни стыдились его чавканья, другие умилялись его апекиту. Часть радетелей одевала армяки и делалась похожей на торговцев персидским порошком, другая часть облачалась в брабантские кружева, морщилась от мужичьей неотёсанности, но вместо мыла употребляла притирания, а после шумных балов, бывало, спала сотнями в замызганных непарадных покоях, где сообща и справляла нужду в многоведерные лохани (в лучшем случае).(В.В. Набоков, «Комментарии к «Евгению Онегину»).

Хорошо это или плохо, но никакой культурной пропасти между высоким и низким, светлым и тёмным, чистым и грязным в России никогда не было. Аристокрация? О ней, родимой, есть свидетельства с разных строн. Почитайте-ка князя П. Долгорукова (рюриковича) или воспоминания секретаря Распутина(из инородцев). Высшая интеллигенция? Вспомяньте книги Вересаева, всмотритесь в житейский уклад Серебряного Века. Если нет разницы по высоте, по чистоте, по светлоте, то какое тут возможно служение? Ведь под служением что принято понимать? Возвышение низкого. Осветление тёмного. Очищение грязного.

Что у нас (и не только у нас) наличествует с тех пор, как сложились национальные культурные ремёсла, так это обычай превращения как общественной истории, так и историй личностных в нечто вроде лубка, привычка раскраски подлинности. В пределе - вплоть до повапливания и ароматизации нечистот. А может, это и к лучшему, поскольку повседневная – подпитывающая всё - жизнь талантливого человека как раз по-человечески не всегда чиста и благоуханна? Пока мастер пребывает в силах и возвышает своё дело до предельной высоты, у него многое получается (в его трудах). Как только мастерство слабеет, начинается юродство (и в трудах, и в днях). Пример – толстовство. Случаев, когда художественная незамутнённость сияла над прямым житейским свинством, тоже хватает. Некрасов шулерствовал, обирал друзей, набивал гвозди на экипаж, чтобы детвора не каталась. Пушкин безобразничал. Мусоргский образ божий в вине растлевал.

Сейчас свинячат не меньше, но не вместе с взлётами гениальной неистовости, а всё больше на почве тупого графоманства, лени и тусовщины. Если у кого есть талант, то им слишком часто только гроши и околачивают. Это к разговору о бизнесе. Плохого в том, что мастер неплохо зарабатывает, нет. Микеланджело был богат, Вольтер преумножил наследственное благосостояние, Лев Николаевич Толстой (при всех его дразнилках и прикалываниях к С.А. - супруге жизни, осколку счастья), слава богу, нёс не из дому, а в дом. Василь Василич Розанов, хоть и на миквы свои рассуждения тратил, но на старость сотенку с лишком тысяч всё-таки прикопил.

Нет, сытно жить не плохо. Плохо, что нынче сложился подпиточный уклад с превратным вкусом, отбором и выбором, когда одарённость подъедает на пиру у бездарности. Сегодня Боунаротти был бы много беднее Церетели. При этом какая-нибудь Е. Дёготь за академизм и красивость мазала бы его созвучным ей веществом.

В сегодняшней укладности пронырливые культур-посредники третируют настоящие достижения как неходовой товар не только потому что они рыночники (барышники), но и потому, что высокое и подлинное им самим не по зубам. Не только Кирилл Разлогов с его благодушествованием насчёт масскульта, но и всякие там добродеевствующие эрнсты, якобы потворствуя якобы всеобщему спросу, в первую очередь тетешкают своё собственное культурное несовершенство. Вот в чём подоплёка – помимо шкурничества - рекламной возни вокруг дашковско-акунинской, бекмабетовско-лукьяненковской, петросяновской и прочей мути: большими манёврами подсознательно возвышают плохие манеры и заушают большие шедевры.

А что же наш светоносный? Наш богоносный? Наш ракетоносный? Наш Победитель? Наш Потребитель – наш народ, одним словом? Народу нашему, по-моему, стало лучше. Если его не выдумывать, если к нему приглядываться и прислушиваться, начинаешь понимать: уж что-что, а доступную ему современную культурку он хулить не будет, и будет прав. Присмотритесь – и в этом убедитесь. А внушать ему что-либо нет смысла. Тем более, что и обратная связь с народом как-то не заладилась. Народ-то ведь у нас никто никогда по-настоящему и не слушал. «Это кто у нас там в кустах под роялем едва просматривается? Народ?  Грустно. Молчи, грусть, молчи!» Между тем, русские люди может и грустны, но отнюдь не молчаливы. Они, при всех их таинственных рунических генах, душу свою держали открытой для прочтения и на кириллице и на латинице. И никогда не безмолвствовали, просто им всегда что-то и за что-то там выговаривали, а самим сказать или не давали, или на полуслове обрывали.

Кстати, о Великом Немом. За последние сто лет именно кинематограф стал оселком народной культуры. По кино видно, что обыденная духовная жизнь в нашей стране способна к налаживанию и возвышению. От топорных александровских поделок до «Не горюй», от Барнета до Досталя – какое-никакое движение по восходящей всё-таки есть. То же и во всём. Карцев талантливее Райкина. Церетели Налбадяна. Поэты-песенники нынче, конечно, подгуляли. Но вряд ли резниковские нетлёнки ниже советских чудо-песенок.

Это всё хорошие новости. А есть и плохая: паракультура, худо-бедно поднимая духовность повседневного спроса, не берёт на себя и не может взять больших исторических задач вроде утверждения и развития национального самосознания. Паракультура к служению такого рода, видимо, не способна. Упоминания о чём-нибудь национальном у большинства деятелей паракультуры вызывают или нервические подёргивания, или, наоборот, скукоживание. Это российский извод политкорректности. Но, заметим, что на родине этого чуда, в Соединённых Штатах, люди в жизни ведут себя совсем не так как на теле- и киноэкранах: вокруг барбекю на лужайке, за столом или под ним собираются чаще всего не англосакс, негр, еврей и их общая кузина-феминистка, а люди этнокультурно и сексуально близкие. Слишком много разнообразного и чужого вокруг, поэтому своего хочется. Возникает разрыв между насаждаемой политкорректной нормой и сберегаемой натуральной привычкой. Расхождение нормативной и реально-натуральной культуры чревато неприятностями прежде всего для первой. Вторая, обретая оттенок запретности, обретает с ним и особую приятность – такова человеческая природа. Напрягать эту природу опасно.

Обратите внимание: и у нас в России любят на досуге поисправлять природу. При Советах тщились народы слить, а реки повернуть вспять, сейчас снова взялись за человеческую натуру. При этом старая историческо-химерическая общность гальванизируется в виде нового фантома – россиян. А что там написано про гальванику доктора Франкенштейна? Мораль: если не внушать русскому, например, человеку, что он не русский, а нечто большее, то, глядишь, и не придётся добиваться казней египетских за употребление срамных ужасных слов типа «чебурек», а то и вовсе «жид»

Народ как мультфильмовский волк, которого чуть подкормили, и он запел. Запел дурными, поросячьими голосами сфабрикованных звёзд, но зато от души - до полного её изнеможения. Тем, кто умеет слушать по партитурам, это может и не нравится, однако их никто не заставляет слушать. Впрочем, они слушают. У нас вообще слушают, главным образом, для пальца. Чтобы погрозить оным или повертеть у виска. Господа, грозить и вертеться не надо, в этом смысле немного пофигизма ни вам, ни нам не повредит.

А где пофигизм, там и профетизм, в котором действительно можно пойти навстречу иностранным ревнителям России. Отец Василий Зеньковский отмечал, что русское любомудрие раз за разом сбивается на историософию и пророчества. В этом наблюдении немало правды. Где русские уж точно вышли на мировой уровень? В литературе. А что такое настоящий русский писатель как не пророк в своём отечестве – со всеми вытекающими отсюда тяжёлыми последствиями для пророка (тяжёлыми именно для пророка: с самого отечества почти все пророчества сбегают как с гуся вода).

Да, от пророчеств Русь только гогочет и отряхивается: «Летит гусь на святую Русь. Русь, не трусь: не гусь – воробей, вора бей, не жалей!» Пророчества всем до фонаря, с пророками (гусями ли, воробьями) дело обстоит иначе. Народ наш пророков не любит. Лжепророков – пожалуйста. А пророков – никак нет. Пророки ведь вглядчивы и приметчивы, русский же человек не очень-то уважает, когда в него вглядываются и за ним примечают. Не любит, когда его раскусывают. Сочинять о нём небылицы – сделайте божескую милость. Возводить на него напраслину – пожалуйста. Вот только в душу свою не допустит, и всё поползновения в эту сторону почтёт за смертельную обиду. Отсюда всеми любимое бахвальство про русскую недоступность уму и аршину. Теперь посудите, могут ли при таких раскладах великие русские душеведы в самой Руси Великой не просто почитаться, но ещё и читаться по-настоящему? Тем более, повально?

Да и пророчества у нас зачастую такие, что лучше бы их и вовсе не было. Розанов справедливо обижался на Гоголя, за то, что тот возвёл запятнанного героя «Мёртвых душ» в такой же чин, какого добился сам Василий Васильевич всею своей непорочной службой – в чин коллежского советника. Гражданского, стало быть, полковника. Отсюда горечь: «Ты победил, проклятый хохол».

Эх, Василий Васильевич, и Вы были правы, и Николай Васильевич угадал. Поглядите-ка на последних всероссийских городничих. Чем Горбачёв не Манилов? А Ельцин чем не помесь Ноздрёва с Собакевичем? Да и сейчас какой расчудесный спектакль поставлен: гость из Петербурга! Самоварные декорации! Главное действующее лицо в костюме жандармского синего цвета! И в том же чине, полковничьем. И с тем же по происхождению (таможенным) первоначальным капитальцем. И со знакомым намерением, не задевая столичных шишек, бить законом по бошкам провинИциальной мелкоты. Поздравляем с новым назначением и добро пожаловать, Павел Иванович Чичиков, в финал пиесы «Ревизор»!

А с судейским как Гоголь угадал! Какие тонкости через века прозрел! Помните, во втором томе «Мёртвых душ»: «Полюби нас чёрненькими, а беленькими нас всякий полюбит»? Чичиков генералу Бетрищеву это спорное положение как христианскую заповедь представил и в доказательство такой казус привёл: обидел некий управляющий из немцев некую следственную бригаду, не дал ей похмелиться и прочего необходимого, а они враз схватили его хозяйственные книги и понятых вызвали. Разве сейчас с невежами-управлящими дела по-другому делаются? То-то и оно. Правда, справедливости ради надо признать, что управляющим именно из немцев сейчас сделаны послабления. Которые из немцев – продолжайте. А которые-некоторые совсем уж не из немцев – те с вещами на выход. Или на вход, но без вещей.

Перечитывал недавно Петра Владимировича Долгорукова, его «Петербургские очерки». Тоже был пророк. Все, что он пишет о российских верховодах в средине XIX века — это все и сейчас есть. Наобортный вкус, награды наоборот. И бездарные пролазы. И наёмные щелкопёры. И сортир имел государственное значение (врагов в нём не мочили, зато Александр Вторый принимал там по утрам мужей совета). И шибко умных этот государь тоже не любил, ему с ними тоже было как-то неловко. Все было, что и сейчас есть. Только орден Андрея Первозванного тогда певичкам не давали. А так — все было.

Так что же делать-то? Приспустить штаны и бегать? Лучше не надо, если ты, конечно, не Давид работы вышеупомянутого Микеланджело. Делать надо то, что ты лучше всего умеешь, что у тебя лучше всего получается. Если пророчества, то пророчества. Если бырышничество (даже и культурное), то барышничать. Это хороший бизнес. Плохой бизнес, это когда, взойдя на трибуну, свои задрыги объявляют всенародными добродетелями. Когда личную утиную походочку навязывают в качестве общевойского парадного шага. Вообще с утиными делами надо быть поосторожнее, помятуя о склизких камешках и птичье-свинячьих гриппах.

А если служить, то служить надо не тусовке, не властям и даже не народу. Служить надо мечте. Вот у шестидесятников была мечта: полноправно войти в мировую культуру. Эта мечта не сбылась, но эта была хорошая мечта и она лучше чернявой-постмодернявой уверенности, что никакой такой мировой-моровой культуры-мультуры не существует, а есть только больничный покой № 6 и местечковая воля.

Мастерам культуры надо служить прежде всего мастерству, но при этом всё-таки помнить, что совершенство это единственный наркотик, от которого может быть больше пользы, чем вреда. Может быть, но может и не быть, так что особо заноситься и мастерам не следовало бы.

Люди живут в основном скученно и скучно, привыкая к грязи и спёртости. Это так. Но разве из этого следует, что там, где чище и где затхлости меньше, обитать человеку обязательно хуже? Найти для себя и указать близким по духу и дыханию отдушину со свежим воздухом, а не с веселящим газом – это и значит послужить культуре. Помочь дышать. Остальное от лукавого.