Институт философии РАН, 26 ноября 2005 годадд
- Ходя, что ешь?
- Рибу.
- Где взял?
- Сам припригал.
Надежда Мандельштам была младше Осипа Мандельштама почти на девять лет. Однажды она попробовала поучить спутника жизни уму-разуму, и он посоветовал ей не терять времени даром, а послать телеграмму китайцам в Китай: «очень умная зпт даю советы тчк деньги дорогу высылать телеграфом востребования тчк »
Мы долгое время посылали китайцам советы до востребования. Это когда казалось, что Россия с Китаем вечно будут нежно цвесть и рыбку есть. А сейчас мы допрыгались до такой тчк, когда впору самим от них советы принимать. Сейчас мы начинаем им завидовать и их бояться. (Китайцы называют зависть болезнью красных глаз). Есть ли чему завидовать? По-моему, да. А нужно ли бояться? Тут надо присмотреться. В 30-е годы прошлого века Уинстон Черчилль, временно пребывая в качестве рядового парламентария, выступал со странными речами (они собраны в книгах «Пока Англия спала» (1938) и «Шаг за шагом» (1939)). В частности, сэр Уинстон обращал внимание обитателей Вестминстера, что дела у британских производителей столовых принадлежностей идут в гору, причину он предлагал видеть в снижении конкурентоспособности немецкой продукции. Качество золингеновских ножей и вилок ухудшалось, в их стали становилось всё меньше легирующих добавок. «На что у немцев идёт стратегическое сырьё?»,- спрашивал Черчилль. Депутаты в ответ благодушно посмеивались. Так оно и бывает: одни находят важное в чепухе, другие чепуху в важном. А теперь скажите мне, отчего это доступный нам китайский ширпотреб проигрывает в уровне именно там, где для производства высокосортных изделий нужны материалы военного назначения?
Хотят ли китайцы завоевать мир войною – неизвестно, но сейчас они его завоёвывают мирными средствами, и делают это экономически правильно, через конечное потребление. Визитная карточка любой культуры это товары повседневного спроса. В нынешнем мире доминируют те, чей потребительский стандарт выше и распространённее.
Наше уважение перед Западом связано с тамошней обеспеченностью домашнего обихода и личного потребления. Мир повседневного качества – такою сейчас выглядит Северная цивилизация. И таким на глазах становится единый восточноазиатский цивилизационный массив. Нефть и МИГи никогда не будут средствами народной дипломатии, а компьютеры, автомашины и майки таковыми будут долго, поэтому о Китае узнают всё новые и новые миллионы обитателей планеты Земля. Более того, для этих разнорасовых миллионов Китай с его китайцами становится всё нужнее.
С нами всё не так. Всё не так, ребята. Если в Кремле кто-то действительно хочет, чтобы человечество убедилось в существовании России, он должен понять, что эмчеэсовским одеялами тут не обойтись. Электроника теперь уже и континентального Китая за последний десяток лет вышла на мировой уровень. Отношение к китайцам на глазах меняется соответственно отношению к их компьютерам. Чем ответит Россия? И кому?
Говоря об ответе, я имею в виду не только Поднебесную, но всю мировую цивилизацию. За последнее время что-то слишком часто словом «цивилизация» обозначают локальные культуры. В реальности на планете существует только одна культура, распространённая на всю ойкумену, европейская. Европейская цивилизация на сегодняшний день есть единственная глобальная форма общности, наследница и воссоздательница всех великих исторических культур.
Древняя Европа несколько раз за свою историю отвечала на драматические вызовы времени, каждый раз находя в себе силы для сплочения и обновления. То, что сейчас происходит в Индии, Китае, Корее и Японии, даёт основания предположить, что массив и других многотысячелетних культур, заключает в себе некоторое средство противостояния распаду, некий эликсир Возрождения. Конечно, хорошо, что человечество не только на Западе, но и на Востоке оказывается таким жизнеспособным и выносливым.
Однако во многая радости есть и немалая печаль. Если восточные гиганты поднимутся, обретая современный технологический вид, до уровня, сопоставимого с их триумфальным историческим прошлым, то каково будет России, которая с её вторичным вещестроем и уменьшающимся населением окажется между двумя колоссальными цивилизационными плитами? Угадать, что будет, невозможно – хотя бы потому, что на Земле ещё не было сосуществования цивилизаций таких огромных и обладающих такими глобальными возможностями.
Можно, разумеется, прятать голову в песок, успокаивать себя тем, что мы и сами с windows-ами, что есть у нас своя небольшая, но гордая цивилизация. Но вполне может так случится, что историческая судьба России будет от неё самой зависеть всё меньше и меньше. Окажемся ли мы когда-нибудь тамадами на пиру жизни?
Китай, как правильно было сказано, пока должным образом осознаёт себя и в своих собственных границах, и за их пределами. Со стороны кажется, в новоханьской империи делается почти всё, что делать нужно обязательно, и не делается почти ничего из того, что делать ни в коем случае нельзя. А вдруг это действительно так?
И тогда как на этом фоне смотрится современный российский номенклатурно-плутократический капитализм, с каким лицом он выходит на мировую арену? Экономические достижения, статистические показатели уровня развития страны это не просто цифры, это я-идентификаторы, в силу которых люди или отождествляют себя со своею страной, или от своей страны отворачиваются. Видя неотёсанность плутократа, беспомощность и вороватость госчиновника, припудренное хамство шоуменов, кто сейчас в России скажет хоть про кого-нибудь из них: «Это наш человек!»
В России я-определители не создаются. На Западе они утрачиваются. С непонятной лёгкостью там отдают на растерзание маргиналам высшие нравственные ценности. Шенгенские соглашения, помимо удобств для конструктивно настроенного населения, развязывает руки и безответственному отребью. Политкорректность, возможно, уместная в Америке, где слишком коротка и слишком легко преодолима дистация между афроамериканизмом и Ку-клукс-кланом, между ханжеством и разнузданностью, - эта политкорректность в современных еропейских условиях приводит к паразитизму цветных и к массовому хулиганству (как недавно во Франции). Или к дискриминации секс-нормалье (как бывает с выдвиженцами на заметные должности в том же Совете Европы). В советских послужных характеристиках писали: «морально устойчив», часто греша против истины. Если написать про послесоветского человека «морально подвижен», ошибок будет меньше, и Европа, как видим, тут нам не поможет.
В Китае жестоко расправляются с теми, в ком растлилась традиционная этика. Это можно порицать, но нужно помнить, что другое обозначение традиционной этики – высокий моральный дух. Китайские властители, видимо, понимают, что с нравственно разложившимся населением иногда удобно иметь дело, но идти с ним на штурм исторических высот нельзя идти никогда. Интересно, что думают на сей счёт российские бонзы? Один итальянский харизматик вил-вил верёвку из подведомственного народа, а потом на этой верёвке его и подвесили вниз головой.
Проблемы постиндустриального общества связаны с тем, что оно не способно использовать весь свой производительный потенциал. Оставленные без употребления накопления, оставленные втуне возможности приобретает гротескную форму виртуального финансового капитала, который ведёт к шизофренизации глобальной хозяйственной жизни. Из-за своей поголовной заофшоренности, хозяева России не только не видят выхода из этого смертельно опасного процесса, но и активно ему помогают. Отсюда существование пресловутого Стабфонда. Говорят, что он работает на Запад. Нет, он работает на тех, кто подрывает основы здоровой деловой этики – на международных финансовых спекулянтов и авантюристов типа Сороса.
Российские производительные возможности сужены, во многих европейских странах они огромны, но и там, и там реальные ресурсы переводятся в эфемерную ипостась счетов и акций, и блуждая по глобальным сетям в поисках хозяйственных брешей, подрывают основы здорового развития.
В Китае полтора миллиарда населения, и это защищает Китай от шизофренизации хозяйства. «Какое это чудо, средь прочих перемен: Всё, что ни съест малютка N, становится малюткой N». То малютка N, а то громадная страна. Как бы бурно Китай сейчас ни рос, все произведенное в нём поглощается без видимого остатка, и вызывает новый взаимный рост производства и потребления. Налицо два эффекта в одном флаконе: эффект сифона и эффект аппетита во время еды (Рабле). В данном случае, пожалуй, уместно говорить даже не об эффектах, а об аффектах. Вот такие у нас соседи. Амур у нас с ними один, а волны, получается, разные. Впрочем, поскольку не только с инородцами, но и самими собой мы живём не слишком дружно, то когда в амурскик волны выплеснулся китайский бензол, одни тамошние русичи стали закупать чистую воду, а другие, я думаю, водяные пистолеты.
Разнонаправленность, разноволновость развития особенно опасны при отсутствии по-настоящему дружественных и открытых отношений. Понимаем ли мы китайцев? Уверен, что нет. Восточная ксенофобия – слишком древнее явление, чтобы исчезнуть в одночасье. В обыденном сознании многих китайцев еврпопейцы остаются «белыми дьяволами». При таких умостроительных наработках враждебность изначальна, а уважение и дружественность факультативны. Чтобы перебороть враждебность и претворить её в уважение, чёрного пояса по дзюдо мало. Нужны другие люди во власти, нежели те, что есть в наличии сейчас.
Нет, волна азиатской любви Россию не захлестнёт. Не получится растопить холодное китайское сердце. Персидское, кстати, тоже. Иранская революция, при всех глупостях и перегибах, свойственных всем революциям, имеет две особенности, отличающие её от многих подобных явлений: во-первых, она действительно народна, а, во-вторых, действительно контрреволюционна по отношению к революции нравственности, происходившей при шахском режиме. Ныне живущий идеолог иранского Возрождения выдвинул максиму, которую опрометчиво расценивать только как лозунг: «Помогать всему хорошему. И мешать всему плохому». Для иранских лидеров средоточие зла и самое страшное порождение Иблиса – сионизм. Соединённые Штаты враг Ирана не столько потому, что они оплот неверных, сколько потому, что они растлились под пятой сионизма. Подкрепление такой позиции изыскивается не в области экономической целесообразности, но в области морали, где шариат, высекая искры, сшибается с галахой.
Благородный курд, подвижник ислама Салах-ад-Дин находил общий язык с благородными же подвижниками христианства, крестоносными рыцарями. Известно, что между христианскими и исламскими нравственными установлениями глубоких противоречий не существует. Недаром Иса второй по значению после Мухаммеда пророк для мусульман. Так что с этой стороны у русско-иранской дружбы есть перспектива. Надо лишь – легко сказать! – российским начальникам быть христианами не только на Пасху. И не быть рабами Иблиса, то есть действительно помогать хорошему, действительно мешая плохому..
Вообще, создаётся впечатление, что для уважения к нам со стороны восточных соседей нужно именно то, чего на сегодняшний день у нас нет. У нас нет персонифицированных идеалов государственного человека, потому что жлобовластие, не создает этих идеалов (более того, воспринимает такие идеалы как укор себе). У нас нет морализирующей церкви, потому что ее подход к людям и обществу это подход этатический, а не гуманистический. У нас разрушается семья, и огромные разрушительные процессы происходят у нас в структуре общества. У нас нет истеблишмента, его подобие изжило себя к 1917-му году. Рублёвка? Я вас умоляю!
Ещё в первые кавказские войны офицерам приходилось запрещать носить черкески и, тем более прививать себе красу джигитов, специальный шапсугский лишай. И в сегодняшней Чечне, не видно цивилизационной дистанции между нами и ими. Это потому, что утрачиваются самые важные я-определители, определители русскости, которые должны быть понятны и китайцу, и чеченцу.
В истории каждой страны бывают периоды, когда приходиться отвечать на жесткие вызовы, собирая в кулак и свою самобытность, и свою волю. Есть время разбрасывать камни, время их собирать и время под камнями выстаивать. Чтобы справиться со всем эти, нужна твёрдость и уверенность в себе. Твёрдости можно достичь подморозкой (К. Леонтьев). А как достичь уверенности в себе?