ТЕМА НОМЕРА»
Бизнес или служение
Материалы дискуссии на тему
"Государство и культура", прошедшей в клубе "Свободное
слово"
ТОЛСТЫХ В.И., Доктор философских наук. Президент
клуба «Свободное слово», член экспертного совета «ПЖ»
Культурная недостаточность
государственности
Тезисы, что без культуры нет нации, а без сильного государства рассыплется
страна, и как важно, чтобы обе эти ипостаси сосуществовали и действовали
в унисон, в доказательствах не нуждаются. Продавливаемые властью реформы
вошли в непримиримое противоречие с архетипами тысячелетием
складывающейся культуры и, по сути, отторгнуты, отвергнуты именно на
уровне культуры. Поэтому мы должны попытаться понять, что такое
государство и власть в глазах культуры: некая безличная и равнодушная
сила или неотъемлемая часть социума, вне и без которого сама культура лишается смысла и перестает
функционировать? Недаром недавно Виталий Найшуль, известный интеллектуал
— экономист, поклонник пиночетовской модели
проведения либеральных реформ, — отметил дефицит культуры нашей
государственности. Эта культурная недостаточность государственности проявляется
не только в способе принятия решений, но и в выражении чаяний большинства
населения, в степени народовластия, а также в ощутимом дефиците духовного
производства идей развития страны высокой «культурной пробы».
МЕЖУЕВ В.М.,
Доктор философских наук, профессор. Главный научный сотрудник Института
философии РАН
Свобода творчества и товар
Долгое время мы говорили о зависимости государства лишь от экономики,
считали экономику базисом, государство— надстройкой.
Сегодня ясно, что государство зависит от культуры не в меньшей мере, чем
от экономики. Господствующая в обществе культура во многом определяет сам
тип и характер государственного устройства общества.
Но нуждается ли культура в государстве, может ли существовать без
него? За последнее время наука и искусство в нашей стране освободились от
идеологического диктата власти, от прямого политического заказа и
государственной цензуры. Однако cвобода
творчества неизбежно превращает продукты этого творчества в товар,
имеющий рыночную стоимость. И тогда, конечно, сфера культурного
производства и обмена, подобно рыночному производству в целом, постепенно
уходит из-под власти государства. Какую же роль государство играет в
культуре в условиях рынка?
В демократическом государстве, как я думаю, преимущественным объектом
защиты и покровительства с его стороны становятся не деятели культуры, а
ее потребители, те, кому культура непосредственно предназначена, —
читатели, зрители, слушатели и пр. Предоставляя каждому человеку право на
свободное творчество, государство обязано следить за соблюдением его же
права на свободный доступ к уже созданным и прошедшим испытание временем
результатам творчества, причем в их полном объеме. Решить эту задачу
рыночным путем невозможно, ибо рынок видит в человеке не потребителя, а покупателя
культуры, то есть ставит его отношение к ней в зависимость от его
способности платить за нее. Но тем самым рынок оказывается в противоречии
с культурой, которая по сути своей является всеобщим достоянием,
принадлежит каждому и потому всем.
Культуру, как и природу, нельзя приватизировать, превратить в чью-то
частную собственность. Разве можно приватизировать творчество Пушкина и
Достоевского, теорию относительности или квантовую механику? Можно
приватизировать электростанцию, но нельзя приватизировать теорию
электричества. В культуре, следовательно, есть нечто такое, что не
подлежит приватизации. В таком качестве она и является объектом
государственной опеки и защиты. Художники и поэты могут работать и на
рынок, но созданное ими, если оно действительно имеет культурную
ценность, рано или поздно становится общенациональным достоянием, на
которое каждый имеет полное право.
Даже располагая какими-то деньгами, государство обязано иметь четкий
ответ на вопрос о том, на что именно в культуре оно должно их тратить. В
конце концов, государство содержит культуру на деньги налогоплательщиков,
и потому у нас и надо спрашивать, на что их тратить. А знаем ли мы такой
ответ? Есть ли у нас согласие по вопросу государственных приоритетов в
области культуры? Я могу, конечно, лично поддержать культуру тем, что
куплю билет в театр или кино, но в этом случае я финансирую из
собственного кармана то, что мне самому нравится. В этом случае мне не
важно, кому принадлежит покупаемая мною культурная услуга — государству
или частному лицу. В качестве же налогоплательщика я поддерживаю то, что
при любых обстоятельствах не может быть отдано в частные руки, должно
принадлежать всем.
Но что, собственно, мешает нам превратить всю культуру в предмет купли
и продажи, осуществить, так сказать, ее тотальную денационализацию? С
экономической точки зрения я не вижу никаких препятствий для этого, а
денежный выигрыш государства будет огромным: можно заплатить все долги,
повысить пенсии и зарплаты бюджетникам, снять с себя тяжелое финансовое бремя
по обслуживанию культуры. Кому-то, возможно, и приходит в голову такая
мысль, но для большинства, я думаю, она представляется абсурдной. А если
так, то, естественно, встает вопрос, почему все-таки этого не надо
делать. Отвечая на него, мы и поймем, зачем культуре нужно государство.
ЕГОРОВ В.К.,
Доктор философских наук, профессор, ректор Академии госслужбы при
президенте РФ
Государство как институт
культуры
Вадим Михайлович сформулировал положение, согласно которому культура
как сфера, как область общественной жизни, как отрасль является важнейшим
институтом государства. Мне, однако, представляется, что это практически
совсем наоборот. Убежден, что государство является, если можно так
выразиться, одним из институтов культуры как таковой. Наша беда, увы, как раз в том, что мы по какой-то не совсем
понятной инерции, привычке рассматриваем государство как своего рода
глобальность. Только посмотрев на государство как на часть культуры
страны и народа, в данном случае культуры многонационального, многоконфессионального
российского народа, мы сможем говорить о том, каково должно быть
взаимоотношение, каково должно быть взаимодействие, когда речь идет о
культуре и государстве.
Что же касается рынка, то рынок — тоже часть культуры, нравится это
кому-то или нет, но с точки зрения экономического развития, регулирования
человечество за тысячелетия своей истории ничего более эффективного, чем
рынок, не изобрело. Поэтому мне думается, что говорить абстрактно о том,
что рынок вреден для культуры или, может быть, рынок полезен культуре, —
это абстракция и неинструментальная,
нетехнологичная вещь, сродни тому, чтобы говорить о том, что на радуге есть такие цвета и нет других.
Другое дело, когда ставится вопрос о том, какие институты,
инструменты, механизмы рынка и как влияют на ту или иную область культуры
или искусства, как взаимодействуют с ними. Взаимодействуют с искусством
как институтом, как областью, где трудится свободный художник, которому
эта свобода должна быть обеспечена со стороны государства. В данном случае
действительно следует говорить о приоритетах, которые государство должно
расставлять, имея в виду взаимодействие культуры и рынка.
ЦАРЁВ В.Ю.,
профессор, МАДИ
Высшая цель искусства —
государство?
Искусство в России интересуется не человеком, а его карьерным будущим.
В подобном ракурсе всякий русскоговорящий — двуногий и лишенный перьев —
будет выглядеть ощипанным опровержением эстетического идеала. И дело
здесь не во вкусе, а в силлогизме: тот существо конченое, у кого нет
перспективы, перспектива определяется социальным ростом, социальный же
рост обеспечивается государством, которое особенно ценит и уважает именно
нелюдей. Следовательно, подлинное олицетворение
будущего, венец счастья и высшая цель искусства есть надчеловечное
(нелюдское) государство.
Культура, я считаю, бывает подготовительной (например, в области
образования) и производительной. Люди учатся в разноуровневых
школах, и тут государство ничто полностью не заменит. Государство будет
исполнять работу по подготовке людей культуры, по наработке культуры, по
сохранению культуры. Но государственные служащие, которые иногда неплохо
справляются с работой в пределах подготовительной культуры, теряют голову
на уровне культуры производительной. На этом пространстве у них нет
выверенных ориентиров, здесь ими управляет стихийное конформистское единовкусие и, как следствие, уклон в «наоборотный» выбор. По отношению к искусству,
литературе и прочим художествам чиновник руководствуется комплексами,
порожденными не слишком продвинутым воспитанием. Комплексов не так уж и
много, они более или менее равномерно распределены в бюрократической
среде, которая и сама рекрутируется не по способностям, а на основе все
того же «наоборотного» выбора, отсюда
солидарный отклик бюрократии на нерядовые культурные явления, причем
нередко отклик недружественный. В таких условиях трудно уйти от ощущения,
что чиновничество дружно конспирирует против высших проявлений
духовности. Но, скорее всего, это не так. То, от чего крапивное семя с
души воротит, оно искренне воспринимает как несовершенное и низкое, а
свои предпочтения столь же чистосердечно считает тем, что доктор всему
народу навечно прописал. Вспомним такого арбитра элегантности, как Никита
Хрущев.
Мы все противокультурны в том смысле, что по
природе недовоспитанных чувств, под гнетом
которых пребываем, мы заведомо отделены от культуры, которая ничьей
власти не признает, даже если какой-то власти и подчиняется. Культура
кружит голову, но она же и защищает от крайних форм оголтения,
поэтому она отделена от чиновничества, как церковь – в идеале -от государства. Когда чиновник что-то сооружает, не
надо удивляться, что проваливается или сгорает крыша у сооружения. Когда
государственный муж пытается строить культуру, то он сам терпит провал.
Когда же художник и начальник сближаются, начальник художником не
становится, зато художник может перенять привычки начальника и заразить
ими свой цех. Каждому отведено неотчуждаемое место в жизни, его никому не
надо уступать, тогда не наступишь никому на ноги. Это же относится к
культуре и государству. Чем ближе государство и государственные люди к
культуре, тем лучше государству и государственным людям. Чем дальше
культура от государства и государственных людей, тем лучше для культуры.
Можете считать это законом Царева, я не обижусь.
РАЗЛОГОВ К.Э.,
Доктор искусствознания, директор Российского института культурологии
Конкурентоспособность
культурного бизнеса
Мы имеем государство, которое обусловлено тем обществом, в котором мы
живем. Естественно, общество неоднородно, но с этой точки зрения культура
определяет государство. Однако возникает проблема:
каким образом на этой культурной почве выстраивается именно это
государство? Все знают, что сфера нашего государственного строительства
на самом деле находится под сильным влиянием французской культуры
наполеоновского образца. Как только идет речь о новой реформе, сразу в
головах людей, которые ее придумывают, маячит сверхцентрализация
наполеоновской империи. Точно так же, как все знают, что на наше
образование сильнейшее влияние оказала немецкая система образования. Мы
говорим: мы против советского образования. А советское образование такое
же, каким было русское дореволюционное образование, в основе которого
лежит немецкая система образования, где учат неким общим представлениям и
философским основам, но не учат прагматике. Да, возможно, через одно
поколение в сфере образования, как и в сфере науки, будут господствовать
математика, физика и военно-промышленный комплекс. И никакая культура в
узком смысле слова окажется не нужна. Но главное
в том, что при учете всех многоуровневых влияний никак нельзя сказать,
что есть некультурные люди. Просто есть люди, являющиеся носителями
разных культур. И если нам человек кажется некультурным, значит, он
просто несет с собой другую культуру. Но он не может быть некультурным,
находясь в человеческом сообществе.
Государство в этой ситуации должно попытаться спасти национальный
пласт культуры. Правда, государство состоит из чиновников, главная цель
которых — оказаться деятелем нефтяной промышленности на момент отставки.
Но государство все равно должно вмешиваться в рыночную сферу массовой
культуры, потому что оно заинтересовано в том, чтобы национальная
культура участвовала и в мировом обороте, государство должно поддерживать
национальный культурный бизнес, чтобы он был конкурентоспособен. А наш
национальный культурный бизнес в большинстве случаев, кроме группы
«Тату», неконкурентоспособен!
МИЛИТАРЕВ В.Ю.,
Кандидат философских наук, Институт философии РАН
Самоорганизация — ключ к
спасению культуры
Глупо говорить о культуре и государстве, если не учитывать главное, а
именно положение, в котором находится страна в целом. В свое время был
произведен очень тонкий и точный анализ структуры дореволюционной России,
где более развитая, более передовая формация, 15% населения, выступала
метрополией по отношению к народу, то есть к 85-процентной формации.
Такая социальная структура была определена как «внутренняя колония».
Советская власть, как к ней ни относиться, какие бы недостатки она ни
имела, избавила страну от полуколониальной зависимости от Запада,
сформировала в России такие социальные институты, как культура,
образование и научно-промышленный комплекс. Но после падения советской
власти мы вернулись к двухформационной схеме,
только теперь она уже маркирована не городом и деревней, а богатством —
15% богатых, которые делают, что хотят, находясь в периферийно развитом
капитализме, и 85% бедных и нищих. В этой ситуации без слов «революция»,
«реформация», «реформы» ставить вопрос о взаимоотношениях государства и
культуры бессмысленно. И тот, и другой институт (если культуру принять
как отрасль, а не как механизм трансляции деятельности) — институт
культуры и институт государства — находятся в глубоком упадке, они на
грани летального исхода. Однако тут важна исходная идеология. Я как
социалист выступаю за сильное государство, сильные институты культуры, за
идеал всеобщего высшего образования, в перспективе — за ситуацию, когда
бы весь народ стал в определенном смысле интеллигенцией.
К сожалению, нет ни реальных идей, ни реальной программы, ни реального
социального слоя, поддерживающего эти интенции. Поэтому мы вынуждены
гадать, победит ли некоторая патриотическая и левая интенция в голове
нашего президента либерально-разрушительную или
не победит. Либо вынуждены думать о том, как преодолеть такой наш
общенациональный недостаток, как неумение и нежелание самоорганизовываться,
неумение и нежелание защищать свои интересы. Причем защищать свои
интересы не могут и не хотят и представители того слоя, который принято называть
интеллигенцией.
Уверен, что, окажись завтра в Институте философии вместо того
замечательного директора, который есть, какая-нибудь скотина, которая
сдала бы все в аренду под бутики, а нас бы всех выгнала вон, мы бы это
перетерпели, а не устроили бы революцию. Поэтому либо мы будем
сорганизовываться и работать — а нам как профессионалам надо бы
поработать над идеологией социально-патриотического синтеза — либо же,
если мы этим не будем заниматься, культуре кирдык.
Государство выдержит несколько дольше за счет захвата его мародерами.
МАГАРИЛ С.А.,
Кандидат экономических наук
Интеллект как стратегический
ресурс
Движение социума возможно по одной из трех идеально-типических
траекторий: восходящее развитие, стагнация (она же стабилизация) или
деградация. Результаты реформ прошедшего десятилетия вынуждают говорить о
глубокой национальной деградации. Применительно к столь очевидным итогам
целесообразно сформулировать определение того, что есть Российское
государство. По мнению многих, в конкретно-исторических условиях
современной России государство представляет собой совокупность органов
государственного управления, наполненных коррумпированным чиновничеством,
распределяющим ресурсы общества по преимуществу в интересах личного и
корпоративного обогащения. Коррупция является одним из наиболее значимых
факторов, обусловливающих низкое качество национально-государственного
управления и блокирующих развитие общества. Продажность государственного
аппарата и национальные интересы России несовместны. Следует добавить:
политический режим, не способный сформировать механизмы национального
развития, исторической перспективы не имеет и неизбежно уйдет в
историческое небытие. Проблема, однако, в том, какие процессы будут
сопровождать его уход: масштабный гражданский конфликт по прецеденту
1917—1920 гг. или локальные конфликты малой интенсивности по прецеденту
1991—1993 гг. В нашей политической культуре было и то, и другое. Отсюда
вопрос: что нам противопоставить политике этого государства? Всем нам,
здравомыслящим людям?
Что же касается незначительной способности россиян к самоорганизации,
то корни этого явления, по-видимому, в чрезвычайно низком уровне
межличностного доверия. Согласно исследованиям Института сравнительной
политологии РАН, в России этот показатель в 2,5—3 раза ниже, чем в
европейских странах. Общественное сознание при всей многократно явленной
легкости манипулирования очень непросто поддается позитивному
воздействию. Достаточно сослаться на пример Русской православной церкви.
Православию на Руси тысяча лет; как минимум 30 поколений россиян лучшие
представители церкви стремились воспитывать на идеалах добра и
христианского гуманизма. Однако разве состояние социума свидетельствует о
том, что мы преуспели в освоении добродетели?
Но тем не менее все говорит о том, что
абсолютным стратегическим ресурсом, обеспечивающим национальное развитие,
является интеллект. Поэтому принципиально важно социальное самочувствие
интеллектуалов, а для того, чтобы попытаться преодолеть социальную и
политико-правовую беспомощность российской интеллигенции, крайне важно
повысить уровень и качество массового общественно-гуманитарного
образования. Это позволит вооружить наших неплохо подготовленных
инженеров и специалистов естественнонаучного профиля современным
обществоведческим знанием, благо специалистов высокого уровня, способных
это знание транслировать, немало.
Толстых В.И.: «Все по-прежнему?»
Я хотел бы поделиться с вами тем, что я вынес из этой дискуссии.
К сожалению, конкретная политика государства, возглавляемого президентом
и правительством, делает ставку именно на ресурсную экономику, ничего
существенного не предпринимая в сфере развития сверхновых технологий,
науки. Ну ладно, Ельцин не понимал, что такое в наше время высокие
технологии, экономика знаний, но теперь-то, кажется, уже понимают и сами,
без подсказки со стороны, говорят о конкурентоспособности страны как
главной национальной идее. А политика при этом, по существу, остается
прежней.
Второе. У государства есть, на мой взгляд, собственные культурные
задачи. В частности, следить за тем, чтобы вместе с рыночной экономикой
не стало рыночным общество, где все продается и покупается.
Поэтому мне непонятен был рыночный азарт Михаила Ефимовича Швыдкого,
бывшего министра, который считал, что культура должна перейти на
самообслуживание. Отлучая или освобождая государство от заботы и
ответственности за состояние культуры, вы превращаете его в бездумного
монстра, в дикого Левиафана. У вас потому и не получаются реформы, сказал
бы я, обращаясь к правящему сословию и чиновникам, что эти «реформы»
делаются, проводятся вне и без
участия культуры.
