Комментарии: Умострой
Искусство кино, 8/98, с. 40-42
(с восстановлением изъятий)
В правление императора Тиверия (14 – 37 гг. н.э.) кормчий Фамос вёл судно мимо пустынного острова и вдруг услыхал голос, повелевший громко выкрикнуть, что умер Великий Пан. Кормчий повиновался. В ответ раздался тысячеголосый вопль: мир оплакивал смерть последнего языческого божества. Так закончилось время мифов. Время закончилось, а мифы длятся - в нас, при нас и помимо нас. Например, миф о народном единении и его продолжение, легенда о межконфессиональном согласии...
***
Слово экумена (ойкумена), то есть Вселенная, древние греки придумали для своих весёлых эллинских нужд. Чтобы обозначить пространство, населённое племенами, которые пребывали в недружном единстве и иногда деятельно между собой воевали-торговали-воровали, а иногда более или менее бездеятельно лишь что-то знали друг о друге, или (по той же логике) ничего не желали знать.
К концу ХХ века экуменою стала некая известная планета. Похоже, вся целиком. И, притом, экуменою не только варварско-греческой, но как бы даже и всечеловеческой.
Это обстоятельство породило у части землян настрой, названный по его происхождению экуменизмом. В Древней Греции было много диких мифов и легенд. Экуменизм - миф и легенда текущего времени. Экуменизм есть намерение обогатить взаимосообщающееся сосудоществование путём ещё более дальнейшего слияния населений и поселений. С целью постепенно приохотить род людской не только к обмену овощами-фруктами, другими простыми и непростыми материалистическими продуктами, но и к совместному владению заведомо сложными идеалистическими благами.
В принципе экуменизм устремлён ко всем т.н. общечеловеческим ценностям. Но поскольку экуменический призыв первоначально исходил от верующих христиан (а именно, от протестантов, поддержанных со временем и оглядкою Ватиканом), сегодня наиболее продвинутой выглядит религиозная, точнее, христианская экуменичность. Следует ли ждать, что на вероисповедной почве и вокруг христовых хоругвей человечество сольётся в желанном единстве? Конечно, да! Но, наверное, нет.
Даже наверняка - нет, потому что сильна вера пророка Мухаммада, извечно неоднородная, гордая внутренним разнообразием и богатством своих отличий от иных вер. Нет, потому что не стремятся к единству последователи царевича Гаутамы. Нет, потому что под сенью креста, сколоченного для молодого плотника из Назарета, тоже немногие жаждут близости с еретиками и язычниками. Мировые религии не подступятся к подлинному сближению, хотя внутри великих вер есть верующие, которые искренне этого хотят.
Церкви созданы разъединять. Что бы ни провозглашалось, в них и между ними длится старое противостояние: злаки супротив плевелов. А понимай так: овечки божьи - против всех остальных козлов.
Допускаю, что в пределах отдельного вероисповедания приближение к экуменистическому идеалу возможно. Внутри католичества для вселенского единения существует некоторое основание в виде космополитических монашеских орденов. Возьмём иезуитов: они всегда и везде всё те же иезуиты – что в России 1997 года, что в Парагвае лета от РХ 1697-го.
Однако Бог с ними, с парагваями. Давайте перенесёмся на русскоязыческие просторы, где православие теперь развернулось лавой и, обскакав кавалерию и пионерию, шире всех шагает по родной стране со звонкой песней навстречу весне. Так вот, от российской православности на сегодняшний день экуменизмом и не пахнет. Костерком она по святой своей простоте, точно, порою попахивает (костерком не очень-то пионерским, как и было недавно из-за одного нехорошего фильма).
И хотя православие начинает постукивать на неслухов чуть ли не испанским сапожком, горячительным духом местной коренной народности от него – да, веет обязательно. Самодержавная отдушка тоже при нём – струится, пускай и с оговорками. Безакцизными табаком с водкою православие отдаёт по вкусу и необходимости. А экуменизм если и бывал где-нибудь когда-нибудь в православном мире, то весь дотла выветрился. Впрочем, не бойтесь: никогда ничего такого здесь не было. Зачем экуменизм православному человеку?
Нет искренних экуменистических поползновений у иерархов национальных православных церквей (национальных, заметим). Патриархи наносят друг другу лобзания на воздушной подушке, совокупляя брады почтенны, непресеченны, но чуть не поделят какую-нибудь малость, жди того, что вышло недавно между Московской и Константинопольскими Патриархиями.
Патриархи – хорошо, ладно. Поговорите с сознательным православным мирянином о, например, армянских братьях-христианах. Почти обязательно древней автокефалии будет поставлена в строку её монофиситская ересь. Порою кажется, что перед русским верующим с незаживающим от молитв лбом все иностранцы предстают еретиками по определению, без зазрения исповеданий. В храмовом кадильном мареве и домашних лампадных бликах инословие перезыбливается в инославие.
Родной язык, однако, тоже ещё не повод для тесного знакомства. На одном и том же наречии отрицают существование друг друга старообрядцы и новообрядцы, Русская Православная Церковь, Русская Православная Церковь За Рубежом (РПЦЗ), Истинно Православая Церковь, Русская Православная Свободная Церковь и другие единственно правильные и единственно русские христианские организации.
У самой Русской Православной Церкви, неровён час, маковки сдвинутся от внутренней вялотекущей неэкумении. Здесь те, кто величают себя «консервативно-охранительными силами», не щадя живота, противостоят действительным или мнимым поползновениям так называемых «никодимовцев» (якобы выдвиженцев митрополита хрущёвской поры Никодима (Рогова)) к совместным молитвам с еретиками и к прочим «бесчисленным нарушениям церковной дисциплины, святых канонов и основ православного вероучения».
Да и как не противостоять, где достать кротости, если владыка Кирилл (Гундяев) заведомо влечёт окормляемый им Отдел Внешних Церковных Сношений Московской Патриархии по тлетворному экуменическому пути, а митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир (Котляров), бесовского соблазна ради, высказывается за введение в непорочное и чистое юлианское православие распутного и заразного григорианского летоисчисления?
Печатные средства консервативных охранителей бьют не только по единичным целям, но и по большим площадям. Вкладка под названием “Русь Православная” к газете “Россия Советская”, душевно и душеново пеняет Архиерейскому Собору РПЦ 1997 года за неисхождение – вопреки благому примеру самовитых, по-настоящему передовых (или передовитых?) сербской и грузинской православных Церквей - из Всемирного Совета Церквей и за шатания в борьбе со смертельными ужасами экуменитства.
Кстати, об охранительно-консервативном самовеличании: лат. сonservatio как раз и означает охранение. Охранительно-охранительное? Вместо божественного смысла какая-то “облади-облада”получается. Словно бы в подпев диаволическим The Beatles... Как и на какого конька друзья благочестия ни садятся, притупленный языковый слух остаётся их табунным тавром.
Блистание в нестройном христианском хоре регентов-запевал с изъянами мелодического и (или) лингвистического слуха – знак времени. Другой (таинственно связанный с первым) знак – беззаботное, даже победительное существование тех, кто обделён слухом нравственным и, соответственно, нравственным вкусом.
Нравственный слух и нравственный вкус не делают человека праведником, но они дают ему достоверное отношение к нравственным искажениям в себе и в других. Полтора тысячелетия воспитание чувств, их уточнение и утончение, происходило благодаря исповедничеству. Исповедь – краеугольная составная христианского мироздания. Ослепление и огрубление чувств сопровождается поруганием таинства исповеди и замиранием исповедальных видов культуры (литературы – в первую очередь). Сказано кем-то о ком-то: “В пьянстве замечен не был, но по утрам жадно пил холодную воду”. Не стану перебирать доступные наблюдению приметы и окончательно угадывать по ним, в веселии мы сейчас или в похмелии. Однако на одну из примет укажу – на повальную тягу к извращённому исповедничеству.
Отношение к исповеди, исповедуемым и исповедникам на Руси издревле неспокойное. Или, наоборот, спокойное до самого донельзя. Неспокойный Пётр Первый в “Духовном Регламенте” 1721 года, именно беспокоясь о высших интересах, повелел духовникам передавать должным лицам принятые на исповеди скаредные о его императорском величестве слова и иные государственные противности. Пётр Алексеевич был для подданных скорее по-нехорошему немил, чем по-немилу нехорош. А вот и истинно милая подробность: находившийся при исполнении исповеди священник обязывался клятвой, во-вторых, немедленно донести о грехе супостатства, а, во-первых, обязан был этот грех отпустить.
Дела давно-о минувших тёмных дней? В не таком давнем XIX веке русские батюшки и старцы почитали соучастие в политическом сыске (разглашательство и доносительство, по-другому говоря) делом бесспорной святости. Не с потолка был взят ревностный протоиерей Туберозов из лесковских “Соборян”.
И уже в наши дни высокопоставленный (в чине православного кардинала, примерно) исповедник, икона благообразия (митрополит Питирим), был уличён в штатном сообщательстве. Уличённый по сию пору продолжает публичную жизнь, выступает по телевизору с благонравными поучениями. Вид имеет при этом величаво-спокойный: pater seraphicus, воплощение благородной бессребренической взыскательности. Ничего личного. «Не корысти ради, но токмо волею пославшей мя...» Кажется, последнее с себя снимет, а долг свой выполнит. Атос без портос, словом. Хотя не совсем Атос. Настоящее агентурное имя данного иерарха Арамис.
Такие “мушкетеры против кардинала”, такие Дюма-отцы получаются при переводе на церковно-славянский... Однако в глазах у сказанной телезвезды всё-таки что-то полощется, нечто мутнеет. Стыд? Стыд, он тем и хорош, что глаз не выест. А коли вправду стыд, то без видимого раскаяния. Окаянство без покаяния - грозное проявление русской доблести. Всё пролетает и ухает в провал между стыдом и раскаянием. Тот самый провал, у какого нет ни покрышки, ни дна.
Зацвели наши некогда бесцветные нравы ста болотными цветами, подёрнулись всякими рясками. При этом не утишились, а, наоборот, всколыхнулись, взыграли и насыщаются новыми притоками – за это спасибо всем и особенно телевидению с его сточными каналами. Телевидение который месяц разворачивает широковещательный конферанс ложноисповедного происхождения и неведомого назначения.
Восседает, например, между постоянными вещуньями очередная сменная кромешница, бахвалясь своими успехами в боевой эротической подготовке. Есть чем похвалиться. Коли хоть половина в дамских охотничьих рассказах - быль, геройки программы и впрямь умеют устроить из половой жизни молодецкую сказку и половецкую пляску, причём, с применением бессчётного разнополого кордебалета. Их риторический вопрос в публику: «А не правы ли мы, дорогие граждане и старушки?» И подобно шелесту травы, доносится от граждан и старушек, что былинницы в который раз правы.
Некто в маске (познеровское "Маски-шоу")повествует, как он достаёт и распространяет наркотики. И попутно убивает своих подельников, совместив в едином смертном грехе все виды душегубства, включая предательство. Тут бы восприемникам повествования покрыться гусиными пупырями, выдохнуть из побелевших губ: «Убивец!»,- и пойти прочь из телестудии. Но нет, – возникают эксперты, дегустаторы поданого блюда. Начинаются переговоры: «С одной стороны так, с другой – эдак...» А маска куражится. Маска довольна, ей и надо было сначала удовольствие получить, а потом по этому поводу посвистеть. И чтобы кто-то подсвистывал. В итоге мечты сбываются. Маска покидает собрание обласканной, укреплённой в своей правоте, прикрытой от попрёков и обид. Зверь приходит в маске, а уходит в каске.
Директоры телеварьете – повторю за классиком – «в последнее время вообще жутко свинячат». Заколебали нас на своих волнах густопопсовыми радениями. Выкликают по-новому: «есаул-есаул, не колышь саксаул», а слышно по-старому: «шумел камыш». В рекламных и иных целях поощряют простецких девок и молодух натурально, без фокусов, разоблачаться или рыться в исподнем. Под завязку и под подвязку наполнили эфир свободными беседами об этом самом и о самом том. Свальными исповедями вот увлеклись... Последнее отчасти оправдано тем, что помогает народному населению возместить потерю партсобраний. К тому же, многолюдное исповедничество началось не сегодня и не вчера. И не на телевидении.
Ещё протоиерей Иоанн Кронштадский, крепя Союз Русского Народа и православный дух, подвигал духовных овечек к совместному гласному покаянию и общему отпущению грехов, приводя в обоснование обычаи первых христиан. Этот пастырь как бы отставил в сторону тайну исповеди, однако он не покусился на её таинство, заключённое в покаянии и прощении. А телевизионщики, покровительствуя ночным татям и неверным жёнам, утверждают свою паству именно в нераскаянности.
Иоанн Кронштадский, почив в 1908 году, стал недавно русским святым. Невыдуманные герои российского TV остаются непрощёнными шекспировскими злодеями: «При мне всё то, зачем я убивал... Зачем прощать того, кто твёрд в грехе?» Известный француз говорил прозою, сам того не подозревая. Отечественные шоумены тоже едва ли знают, что впали в ересь, похожую по совпадению на французские средневековые ереси.
В 12-13 веках из города Альби и других поселений в Лангедоке по югу Франции распространились еретики, которые начали с общих исповедей, а продолжили, как считается, чёрными мессами и другим непотребством. Тогда дело кончилось крестовым походом. Телеэкран становится кривым зеркалом нового российского альбигойства, и мало кто на это пеняет. Французская ересь, по-видимому, причиняет меньше неудобств, чем французская же болезнь. Так что хорошо сидим и неплохо смотримся, господа.
Но не в Ящике причина нравственного еретичества. И не в новых хозяевах тележизни, хотя есть соблазн думать, что чем меньше в эфире гойства, тем больше альбигойства. Дело в душевном остолбенении, которое охватывает в основном людей совершенно некошерных. Остолбенение выражается в своеобразном столпничестве. Человеку кажется, что он высится над миром на светящемся столпе: не на кого ему оглядываться, не перед кем отвечать. Для столпника действительно не стало «ни эллина, ни иудея», вообще других не стало. Где народ? Нет народа. Скрылись за горизонт семья, частная собственность, государство. Исчезла Вселенная. Что осталось? Осталась «я сама». Поговорите с «ясамкою» о других, поговорите о народном согласии, об экуменизме – поговорите, а она вас послушает.
Остолбенение души неизлечимо, его надо пройти как испытание. Надо выжить, не уповая только на церковь, только на духовников. Священные служители такие же страдальцы, как и мы с вами. В чёрных исповедях на телевидении постоянно участвуют лица духовного звания. РПЦ из-за самого своего устройства не способно воспрепятствовать повреждению нравов. По православному каноническому праву в епископы можно рукополагать только безбрачных пастырей. Приходской же батюшка должен быть семейным. Так прочерчивается магическая черта между чёрным и белым духовенством. Как быть белому священнику, если он честолюбив и чинолюбив? Перед ним противоестественный, противонравственный выбор: или я, или семья.
И выбор делается. Наивысокопоставленейший украинский монах безбрачен и поддержан в безбрачии специальной экономкой. Плодом непорочного общежития оказывается ребёнок мужского пола, которого худо-бедно терпят, но при случае отправляют за решётку, чтобы не срамил целибата. Московская патриархия на всё закрывает глаза и обрушивается на киевского иерарха только спустя время и за совершенно другие подвиги. Скажут: это исключение, такой уж человек случайно попался. Отвечу: на подобные должности случайно не попадают, на них специально отбирают. Отбирают из тех, кто уже сделал свой - иногда противоестественный - выбор. Противоестественный выбор порождает противоестественный отбор.
Церковь не всесильна и уязвима. Людям, поднятым призывом явиться в храмы, не дай Бог оказаться в положении водолаза, которому приказывают подняться на судно, потому что судно тонет.
За почти два года работы на христианском радиоканале я говорил с разными слушателями. Многие не причисляют себя к установленным конфессиям или определённым приходам. Они не православные, не католики, не протестанты. Они вселенские христиане. Это христианство поверх барьеров. Это стихийное единоверие, экуменизм сердца.
Что до телевидения, то оно только разновидность электричества. А как поступать с электричеством известно: щелчок – и всё исчезнет.
© Vadim Yu. Tsarev (1998).